Черт, изображенный на картинке, Лишь детям страшен. «Макбет».
Если бы человеческий разум был устроен так же просто, как садовые грабли, то мы собирали бы знания, как сгребаем траву. С помощью простейшей операции мы усваивали бы любую информацию, попадающую на зубья наших грабель. Этот примитивный инструмент, движущиеся части которого не подвергаются износу, действовал бы точно и надежно.
Однако человеческое мышление не столь простой процесс. За один лишь миг в нашем мозгу совершаются более сложные операции, чем в самой сложной из созданных человеком машин. Поэтому в процессе мышления и познания ошибки бывают гораздо чаще, чем, скажем, неисправности в автомобиле. И подобно тому, как мы водим машину, не вникая в ее конструкцию, так же безотчетно мы пользуемся методами познания мира, хотя анализ и показывает, как несовершенны эти методы. Мы не можем даже мысленно представить себе, как мозговая ткань позволяет нам постигать мир и самих себя. Когда мы пытаемся осознать какое-то автоматическое действие нашей мысли, оно тотчас же перестает быть автоматическим, и мы уже не способны наблюдать естественно совершающийся процесс. Мы не можем «примерить» чужой разум, чтобы путем сравнения проверить возможности и критерии своего собственного. Вместо того чтобы искать изъяны в своем методе мышления и проверять правильность своих убеждений, мы обычно подтверждаем свои взгляды тем, что просто находим людей, которые согласны с нами. А иногда мы обходимся вообще без всякой проверки! Как мы видели в двух предыдущих главах, нельзя никогда полагаться только на собственное восприятие и забывать о возможных ошибках мышления, это нередко ведет к неправильным выводам. Когда мы ясно отдаем себе отчет в том, что может и чего не может решить в данный момент наш разум, вероятность ошибки сводится к минимуму.
Мы рассмотрели два наибелее ярких примера, раскрывающих ошибки нашего мышления. Авторы радиопостановки «Война миров» непреднамеренно вызвали панику среди огромной массы населения, принявшей пьесу за истинные события. Случай, происшедший в Денверском университете, был сознательной и явной мистификацией, состряпанной в целях саморекламы, быть может, не без известной доли остроумия. Тот факт, что в эти фантастические истории поверило огромное число людей, достаточно наглядно говорит о том, насколько нелогичны мы бываем, несмотря на развитие так называемого «научного мышления».
«Но в наибольшей степени помехи и ошибки человеческого ума происходят от косности, несостоятельности и обмана чувств… созерцание прекращается, когда прекращается взгляд… Чувство само по себе слабо и заблуждается, п немногого стоят орудия для расширения и обострения чувств» (Фрэнсис Бэкон, «Новый органон. Афоризмы», гл. L).
Хотя эти мудрые слова были сказаны три столетия назад, мы все еще наделяем наше восприятие гораздо большими возможностями, чем те, которыми оно в действительности располагает. В наши дни никто уже не верит в то, что гром это шум, который производят Хендрик Гудзон и его ребята, играя в кегли, однако многие до сих пор убеждены, что гром происходит от столкновения двух облаков. Это более современное толкование грома научно постольку, поскольку оно является попыткой найти физическое объяснение, основанное на наблюдении. Когда вы слышите гром и видите грозовые облака да к тому же знаете, что всякое столкновение вызывает грохот, то на основании только этих трех фактов легко создать теорию сталкивающихся облаков. Однако этих трех фактов недостаточно, чтобы толково объяснить происхождение грома. Наша простая теория теряет всякий смысл, если мы добавим сюда еще один факт: дождевые облака, как бы густы они ни были, не обладают достаточной плотностью, чтобы при столкновении производить шум. Кроме того, ведь существуют и другие источники шума, помимо столкновения твердых тел; например, взрыв тоже сопровождается шумом. Чтобы правильно описать такое явление, как шум, недостаточно наших пяти чувств, ибо для этого нужны еще многие данные. Мы не можем видеть электричество, нагревающее холодный воздух, когда молния перескакивает с облака на облако или на землю. Мы не можем видеть, как быстро расширяется нагретый воздух. Мы можем только слышать громовые раскаты.
Сложность, присущая самим явлениям природы, нередко затрудняет их понимание; другими словами, наши пять чувств не в состоянии воспринимать все факторы, необходимые для полного познания мира. Лучше всего мы понимаем такое описание, которое создает в нашем сознании ясную картину происходящего, ибо видеть значит верить. И подобно тому, как дети «верят» в хрустальный башмачок и карету из тыквы, точно так же мы можем поверить в машины марсиан, которые «пересекают Гудзон, словно человек, переходящий вброд ручей», или в белокурых обитателей Венеры ростом в 36 дюймов, с персиковым пушком на лицах.
Органы чувств, через которые осуществляется наша первичная связь с внешним миром, в общем надежно информируют нас о том, что происходит вокруг. Когда мы видим дерево, мы не путаем его с домом. Когда мы вдыхаем запах сена в сарае, нам вовсе не кажется, что сарай горит. В темноте мы можем иногда принять древесный пень за медведя, но наши органы чувств в этом не виноваты.
Органы чувств играют лишь ограниченную роль в общем процессе познания. Сигналы, которые они посылают мозгу, были бы не понятны, если бы мозг не организовывал и не истолковывал их в свете человеческого опыта. Приведу пример. Человек смотрит в окно. Он видит четыре дерева, длинную улицу, несколько больших зданий, мотоцикл, автомобиль, три флага и нескольких людей, одетых в белое; он слышит музыку и бой барабана; пахнет пылью и отработанным бензином. Он поворачивается к жене, чтобы рассказать ей об этом, но не перечисляет подряд свои впечатления, а организует их в соответствии со своим опытом. Он скажет, что видел военный парад. Если ему известно, что сегодня праздник, то он может заключить, в честь чего устроен этот парад. Если же он вообще ничего не знает о парадах, то органы чувств могут обмануть его, и он подумает, что на город напал неприятель.
Из всех многочисленных операций, выполняемых мозгом, наши пять чувств легче всего поддаются изучению и анализу.
Восприятие, полностью изолированное от других операций, выполняемых мозгом, становится чисто физическим процессом. Свет раздражает палочки и колбочки, расположенные в сетчатке глаза; звуковые волны заставляют колебаться барабанную перепонку уха; нервы, расположенные в пальцах, реагируют на давление, тепло или холод. В результате раздражения возникают нервные импульсы, идущие в мозг, где они как-то воздействуют на мозговую ткань. Таким образом, мозг получает определенную комбинацию ощущений. Ни один из элементов этой комбинации, будучи частью целого образа, не имеет самостоятельного значения. Ощущения сами по себе не обеспечивают понимания происходящего. Отбор и организация впечатлений относятся к другим областям психической деятельности. Поскольку эти впечатления нам знакомы, они на основе нашего опыта приобретают определенное значение. Но если мы получаем какую-то совокупность впечатлений, совершенно неизвестных нам из опыта, то мы не понимаем их.
Люди нередко путают цель со средствами ее достижения. В данном случае средства — это пять наших чувств, цель — понимание. Чтобы правильно понять большинство явлений природы, нужно нечто большее, чем просто восприятие. История о том, как слепые пошли «посмотреть» на слона, ярко иллюстрирует тот непреложный факт, что невозможно правильно понять явление, если полагаться только на одно какое-нибудь ощущение. Один слепой схватил слона за хвост и решил, что слон похож на веревку. Второй дотронулся до ноги и подумал, что слон похож на дерево. Каждый по очереди касался какойнибудь части животного и делал тот или иной вывод на основании одного только частного, хотя и верного наблюдения. Выводы эти не были ошибочными; однако они были слишком неполными, чтобы оказаться правильными.
Глубоко ошибочен афоризм: «Увидеть значит поверить». Глаз — это лишь чудесный и тонкий инструмент, который сообщает нашему сознанию информацию о внешнем мире; тем не менее мы зачастую отождествляем этот инструмент с познанием.
Как я уже говорил, познание не входит в функции органов чувств. Наше восприятие приобретает смысл лишь на основе имеющегося опыта. Увидев стул, мы знаем, что это такое, поскольку нам приходилось пользоваться стульями и раньше. То же самое происходит и с летающими тарелками, абсолютно неизвестными нам прежде; они ни о чем не говорят нашему уму, пока, покопавшись в своем опыте, мы не находим какой-нибудь основы для их понимания. Если этой основой станет какая-нибудь научно-фантастическая повесть, то можно будет принять и гипотезу межпланетных кораблей.
Опыт, накопленный каждым человеком, естественно, отличается от опыта других людей. Насколько глубоко влияет этот опыт на мышление данного индивидуума, видно хотя бы из того, что невозможно найти двух людей с абсолютно одинаковыми взглядами на мир. Платон даже сомневался, могут ли люди вообще познать реальный мир. Он считал, что они наблюдают лишь тени, хотя то, что они видят, им кажется реальным. Однако самым важным является то, что взаимосвязь между предшествующим опытом и последующим толкованием не исключает ошибок. Суеверия проистекают от неправильных умозаключений. Теперь мы уже знаем, что черная кошка не может принести несчастья. Лишь суеверные люди верят в причинную связь подобного рода. Они обычно наделяют события совершенно абсурдными свойствами.
Люди нередко строят свои рассуждения нелогично, и это приводит к очень серьезным ошибкам. Попытки обосновать причину появления летающих тарелок служат ярким примером неумения мыслить логично. Хотя для человеческого опыта тарелки и являются чем-то «новым», однако отсюда вовсе не следует, что они непременно космического происхождения.
На наше восприятие и опыт оказывает немалое влияние еще одна могучая сила. Этой силой являются наши эмоции или склонности. Эмоции играют хоть и противоречивую, но очень важную роль в нашем толковании тех или иных явлений. Склонности и вкусы всегда в какой-то мере воздействуют на наши умозаключения. Даже в самой будничной обстановке на поведение людей оказывают влияние такие чувства, как любовь, ненависть, страх или даже просто безразличие. У разных людей эмоции по-разному влияют на их умозаключения и поступки. Один никогда не согласится с человеком, который ему не нравится. Другой будет утверждать, что уродливая женщина, которую он любит, очень красива. Третий забудет о законе, который собирается нарушить. Любитель футбола прочтет в газете полосу, посвященную спорту, и даже не взглянет па страницу, где рассказывается о путешествиях. И все мы повинны в том, что «забываем» о неприятных для нас обязанностях.
Хотя воздействие эмоций на мышление достаточно сложно, это, несомненно, очень важный фактор. Допустим, некая женщина покупает себе платье ярко-красного, пурпурного и оранжевого цветов. Такое сочетание красок может вызвать самые противоречивые суждения среди ее друзей. Одной это может понравиться, потому что яркие краски сейчас в моде. Другой не понравится, так как она не любит пурпурного цвета. Третья просто не любит эту женщину и скажет, что ее платье — сплошная безвкусица. А четвертую это сочетание цветов будет раздражать. Разные эмоции определяют и разные суждения, а сами краски остаются неизменными.
Когда речь идет о летающих тарелках, основным чувством, мешающим трезво мыслить и рассуждать, является страх, к которому примешивается предвзятое мнение. Верящего в летающие тарелки можно сравнить с человеком, вынужденным ночевать в очень плохой комнате, скажем, в грязной гостинице; предполагая, что в постели могут быть клопы, он начинает прислушиваться к своим ощущениям. И, что очень характерно, он испытывает страх, так как не знает, есть здесь клопы или нет; ему почти хочется, чтобы хоть один укусил его, ибо тогда все станет ясно. Так предвзятые мнения и эмоции определяют наше поведение. И, разумеется, многие с восторгом приняли «доказательства» того, что тарелки действительно прилетели к нам с Венеры! Эта теория успокаивает всех, кто боится, что тарелки — это якобы таинственная угроза со стороны России. Хотя страх перед чем-то неизвестным вполне естествен, безотчетный страх таит в себе опасность. Своеобразным объяснением такого страха служит определение, которое Платон дал храбрости. Храбрость — это «знание того, чего действительно следует бояться» (L.A. Richards, Republic of Plato, New York, 1942, v.4, p. 79).
Само ожидание какого-то события зачастую направляет работу мысли. Разыскивая в толпе приятеля, мы можем не заметить других друзей, хотя п смотрим на них в упор. Сильное пристрастие к чему-нибудь особенно воздействует па наше восприятие и мышление. Следующий эпизод, происшедший вскоре после первых сообщений о летающих тарелках, наглядно показывает, как ожидание события влияет на публику. В Бостоне шел фильм «Фантазия». В первой части фильма по экрану ритмично двигались в такт музыке красочные абстрактные узоры. Публика смотрела и слушала.
И вдруг по всему экрану заметались маленькие белые овалы. Весь кинотеатр разразился хохотом. Многие кричали: «Летающие тарелки!»
Бесчисленное множество проблем познания мира заключено в процессах, связанных с восприятием, мышлением и мотивировкой. Эти проблемы представляют собой части единого процесса познания. Различные его компоненты, которые я для простоты изложения искусственно отделил друг от друга, на самом деле неразделимы. Мотивировка, познание, мышление и восприятие — взаимозависимые категории. Каждая находится под влиянием всех остальных и каждая в свою очередь влияет на них.
И если даже люди с хорошим зрением неправильно объясняют свои наблюдения, то насколько серьезнее ошибки людей, страдающих дефектом зрения, о котором они и не знают.
Последние несколько лет мне часто писала одна восьмидесятилетняя женщина, почти потерявшая зрение. У нее было необычное и крайне опасное пристрастие смотреть прямо на Солнце незащищенными глазами. Она сообщала мне о том, что видела: «От Солнца отделяются разноцветные пятна и плавают вокруг него, образуя чудесный узор. Они, очевидно, свидетельствуют о том, что на Солнце происходит что-то очень важное. Вы наверняка можете увидеть это собственными глазами, потому что я вижу их каждый день».
Бедная старушка! Если бы она уже не была слепой, то, глядя на Солнце, окончательно погубила бы свое зрение. Хрусталик ее глаза наверняка обжег и повредил ткань сетчатки глаза, как увеличительное стекло прожигает дыры на листе бумаги. Таинственные разноцветные пятна, о которых она пишет,- это сигналы, посылаемые обожженной сетчаткой глаза мозгу в ответ на раздражение солнечными лучами, или, возможно, капельками крови внутри глазного яблока. До тех пор пока зрительный нерв может функционировать, он пытается как-то интерпретировать каждый сигнал, который он получает извне. Мозговая ткань в этом случае лишена необходимого опыта, который позволил бы ей истолковать эти сигналы. Однако одряхлевший разум все еще старается наполнить плывущие перед глазами круги реальным содержанием и твердит, что они возникают не в глазу, а на Солнце.
Это, конечно, исключительный случай. Но большинство из нас нередко наблюдают предметы, которые находятся на поверхности нашего глаза или даже внутри него. Предметы эти могут быть самого различного вида. Некоторые из них кажутся мерцающими шариками света: это крохотные пылинки, плавающие по внешней поверхности глаза. Если такая пылинка, да еще озаренная ярким светом, попадет на зрачок, она покажется большим светлым шаром с неясными очертаниями. Если вы будете смотреть при этом на темное небо или какой-нибудь другой темный фон, то этот яркий шар покажется вам очень эффектным. Пылинку, движущуюся по зрачку, можно принять за летающую тарелку. Эти явления несомненно легли в основу многих сообщений о летающих тарелках.
Люди нередко видят самые удивительные вещи только потому, что на поверхности или внутри их глаза находится постороннее тело. Еще около 400 года до л. э. о таких явлениях писал Гиппократ, а в 200 году н. э. Гален указал, что они вызываются присутствием мельчайших непрозрачных частиц внутри самого глаза.
Об этих странных пятнах немало спорили на протяжении всей истории человечества. Их называли комарами, мухами, летучими муравьями, насекомыми, яркими пятнами света, пылающими дисками, цепочками, нитками жемчуга, паутинками, волосами и клочками шерсти. Я очень обязан Джеймсу Э. Гамильтону из Сан-Франциско за ценные сведения по этому важнейшему аспекту физиологической оптики. Доктор Гамильтон изучает эти явления по заданию военно-воздушных сил.
Если на какое-нибудь инородное тело, попавшее в глаз, падает свет, оно может показаться летающей тарелкой. Все эти «цепочки» или «нитки жемчуга» на самом деле являются мельчайшими капиллярами на поверхности сетчатки, а «жемчуг» это крошечные кровяные шарики, которые можно увидеть лишь при определенном освещении.
К аналогичным и, возможно, более знакомым нам явлениям относится остаточное пятно. Внезапная вспышка света мгновенно раздражает часть сетчатки, и в течение нескольких мгновений мы «видим» темное пятно. Это удивительное явление можно вызвать искусственно: вырежьте модель летающей тарелки из черной бумаги, поместите ее перед белым экраном, осветите ярким светом и пристально смотрите на нее не менее минуты, пока у вас не устанут глаза. Теперь, если вы выключите свет и останетесь в темноте, то увидите ярко освещенный космический корабль, как бы парящий в воздухе. Если ваша модель будет не черной, а цветной, то и летающая тарелка покажется вам цветной, хотя оттенок будет другой. Так красная модель станет голубовато-зеленой и наоборот.
Во многих сообщениях о небесных огнях или летающих тарелках говорится о том, что они как-то странно покачиваются или петляют по небу. Однажды августовским вечером 1952 года, когда «тарелочная» горячка была в самом разгаре, меня разбудили громкие, почти истерические голоса: «Вон он опять летит!» — «Посмотрите, как меняется его цвет!» — «Что это? Он падает?» Я быстро накинул халат, сунул ноги в туфли, и, схватив карманный фонарь, выбежал из дому. Несколько моих соседей показывали на какой-то предмет на небе, который, казалось, покачивался и летал по кругу, как бы выполняя фигуры высшего пилотажа. Это была всегонавсего звезда Арктур; возможно, в тот день она мерцала немного ярче, чем обычно, так как днем было очень жарко, по свой цвет она изменяла так же, как все мерцающие предметы. Что же касается покачивания, то это был обман зрения. Глазное яблоко никогда но бывает абсолютно неподвижным, и как бы пристально вы ни смотрели на объект, зрачок будет чуть-чуть смещаться. Малейшее волнение — и смещение увеличивается. Так приказала долго жить еще одна летающая тарелка.
С этими явлениями, происходящими внутри нашего глаза, бороться очень трудно. И нужно подходить очень осторожно к наблюдениям, которые вы не успели даже как следует проанализировать, если их не подтвердил хотя бы еще один очевидец, наблюдавший данное явление независимо от вас.